Буквально за две минуты до того он, вдруг что-то почувствовав там, внутри себя, ни с того ни с сего направил тихоходный плоский прибрежный барк прямо в море мимо причала и попытался дать газ на полную. Почему? Удивленные глаза оставленного на причале напарника объяснения не получили, да он и сам не знал. Только почувствовал, а этому он привык доверять. Всегда. Океан.
Еще через минуту медленного хода слабого движка он осознал, что не успеет и заметался. Что не успеет? Перед глазами вдруг встала картинка, не имеющая с солнечным горизонтом открытой воды ничего общего, но он и не думал, не стал. Он действовал. Чтобы утянуть на таком ходу далеко за риф, - почти миля медленного ходу за, - нужен, минимум час, а ведь еще и дойти до него надо, а времени у него - минута-полторы, потом - всё. Что всё?
Возникшая в мозгу картинка опрокидывающей его посудину безмерной Силы, все сметающей на таком близком берегу позади него, времени не давала. Скорей! Даже до рифа не дойти, а и дойдешь - запаса не хватит, только хуже, там волна должна еще и подняться, наткнувшись на земное, твердое, почти скальное, стоящее поперек ее хода.
Причал. Он вырубил прямой ход и, не имея времени даже выключить движок, а и зачем? а вдруг еще и поможет? свернул румпель влево, к доскам стоящего рядом причала и к державшим их вечным, низко торчащим из воды столбам, корявым от ржавого времени, толщ водорослей и слоев острых ракушек. Мгновенно оценивающий взгляд прикинул - выдержат. Что выдержат? Заткнись!
Окрик, обращенный к своему второму, внешнему "я", заставил и его тоже, это второе, зашевелиться и присоединить свои усилия, а не отвлекать попусту от дела вопросами. Сейчас и внешнее, всегда тормозившее якорем шаблонов, должно было помогать, иначе одному не успеть. Полминуты. И он сжался весь, слепившись в целое, напрягая мозги как мышцы надрывом как единственно верным усилием. Якорь.
- Якорь бросай! - крик близкого, стоявшего на причале напарника включил рефлекс и он выбросил с носа кошку на цепи и тут же понял ее бесполезность. На тонкой цепи. Это он осознал еще пока она даже не коснулась воды, да и ровный галечник дна ... "Не удержит, только время, проскребет без толку ..." - и он тут же забыл об этой глупости, выкручивая медленное движение длинной посудины с рыбацким "подруливающим", "на всякий случай" моторчиком влево, влево, влево, к столбам. Трос.
До столбов он уже мог дотянуться рукой, но тут у рифа и над ним, наконец, увидел глазами "Это". Оно стремительно двигалось прямо к нему бесконечным фронтом ровной линии от левого горизонта через все море до самого правого. Он даже не стал глядеть по сторонам, чтобы убедиться в этом. Он почему-то знал.
Ударившись о риф, оно взметнулось стеной в несколько метров высотой, но он знал, что за оставшуюся милю ровного дна оно снова опадет и достигнет его уже снова ровным, плоским, метровым фронтом. Несокрушимым никаким препятствием.
Цунами.
Он почему-то успел это понять. Оно инертно. Скорее оно сломает кораллы, и в этот момент они тут же брызнули в стороны и вверх от удара каменным грязным фонтаном, смешавшись в радужное с прозрачно-голубой поднявшейся столбом там далеко водой. Накрыв дождем осколков сверху палубу шхуны, спокойно дремавшей на якоре и поднятой теперь волной над линией природной каменной стены.
Разнесет. Это он отметил автоматически, едва успев прикинуть на глаз вес судна и тут же поняв невозможность для него перескочить через барьер целиком. Зацепит. Килем, уж точно. И в щепки. Хотя бы днище. А этого хватит.
Вот и он бы так же, если бы не успел, не прошел бы туда ..., а он бы и не успел ... даже дойти ... неважно ... Все это так же мгновенно ушло за пределы его зрения, сосредоточенного на главном - узел.
Белый капроновый причальный шкот, сложенный вчетверо ... Тонкий, конечно, а до нормального руки никогда не доходили, потому и вчетверо, а чего причал? Причал - всегда тишина, переживет, удержит, лишь бы не унесло ... Мысли скакали сумбурной, поднятой волной страха суетливой мелкой галькой прибоя ... Шкот как и всегда лежал на носу, прочно привязанный к намертво вбитой в брус старой скобе. Выдержит. Она-то выдержит, тут он не сомневался.
Он привычно сдернул бухточку ровно смотанного шкотика и конец тут же спеша закинул за ближайший кривой столб. Картинки, как его разнесет там позади, волоча с сметая его кормой, кормой его барки, его рассыпающимися в щепки бортами разные стоящие там наземные, пляжные постройки, превращая все это вместе в месиво грязи, камней, досок, крыш, тентов ... если только не успеет ... не до них счас, - он экономил на гласных и последним усилием еще пытался хоть как-то схватить, накрутить, накинуть хотя бы простой узел. Шкотовый.
- Прыгай! - обращенное им наверх, через плечо, через спину, затылком, к напарнику, не отрываясь от дела, тут же подействовало. Тот, веря капитану, ни секунды не задумываясь, прыгнул на барку и растянулся там, позади, плашмя, вцепившись в борта, в банки, во все, что мог, молча и плотно вжимаясь в спасительное дно.
А он все еще пытался. Шкотовая петля кое-как завернулась в один оборот, обвивая спасительную опору и крепя надеждой себя к столбу и к этой человеческой посудине. Примитивно, но, не имея времени, он еще вытянул ее свободный конец к себе насколько мог и сразу повис на нем весь, обеими руками, всем телом, не до жиру тут, и тут Оно дернуло. Не накрыло.
Метровая вертикальная стенка воды, принявшая после рифа свое природой данное невысокое положение, всей монолитной массой ударила в нос. Рассекаемая старым, но все еще острым носовым брусом и с трудом раздвигаемая вдруг застонавшими под ее тяжестью досками бортов, она, ослабленная и разрезанная еще за пару метров до того, не смела'. Волна.
За секунду до того она накрыла собой ржавые, торчащие из твердого, устоявшегося дна железяки, которые враз потеряли слетевшие с них доски, бумагой, "перьями" проскочившие и над его головой и над половиной спасительной, сотворенной человеком плавучести. Они ударили только по верхнему краю ее бортов и дали по корме. Но корма, приподнявшаяся от прошедшей под днищем суденышка волны, это уже выдержала, хотя лучше б она не поднималась. Удар сорванных с причала досок в возникшее над самой поверхностью воды поперечной препятствие кормового среза дернул всю конструкции разом, от носа ее до хвоста, ударив натяжение троса и висевшего на носовом причальном тросе "капитана". Он чуть не взвыл от жалости к своему родному. Из-за шокового перенапряга он уже не обращая внимания на то, что и его било и трепало и дергало в это время со всех сторон, вскользь, вдоль. Он висел на опоре.
Простая петля шкотового, сложенного вчетверо узла держала. Еще б она не держала! Он на этом шнуре и в шторм буксировался, в пять баллов-то! Когда застрял когда-то со сломанной мачтой и с потерянным веслом. Бывает. Все мечтал потом сменить, да так на авось и осталось.
Белый шнур держал. Он висел на нем всем телом, вцепившись в его скрученные воедино капроновые плетения руками, ногами, каждой жилкой приросшего тела. В этот застопоренный узлом конец. Повиснув на нем как отчаявшаяся обезьяна, болтающаяся на последней лиане над стаей шакалов под пальмой, как школьник, застрявший на канате под потолком спортзала, не знающий еще иного пути назад, вниз, к спасительным матам, кроме как простое падение мешком с немыслимой для малька высоты в целых три метра.
Он висел, обнимая собой этот спасительный тросик и тот держал. Держал его и держал барку и держал Серегу, распластавшегося под потоком грязи, обломков, гвоздей, ракушек, пролетающих над бедной, вжатой лицом в дно головой.
Он держал. Он держал весь этот мир на такой тонкой белой веревочке. Держал в этой мутной стене сметающей все воды, спасая себя, спасая всех, спасая всё, спасая последнее, что там еще оставалось на плаву и все, что еще можно было спасти в этом хаосе, потому что он Знал.