Аннотация: Москва Центральная - маленькие трагедии
Дачники
- Народ! Вы бы хлам с дороги убрали! - веселое издалека звучало заранее.
Настроение - супер, останавливаться им не хотелось, тем более, так вот - зря, а единственный проход, - узкая калитка в высоченной железной ограде садового товарищества, была, как назло, напрочь перекрыта двумя новенькими велосипедиками, сваленными прямо на землю между столбами, да еще и поперек. Короче, как шли, так и встали. Где встали, там и бросили:
- Туристы, блин, - оброненное вполголоса и назад только констатировало, не меняя хорошего настроения.
Толстая 16-летняя фигура, - в новехонькой, "пахнущей магазином" желтой "майке лидера", в черных очках-"акулах", плотно облегающих глаза и ровные круглые щеки, в дурацки дополнявшей "крутой" ансамбль широкополой коричневой ковбойской шляпе, привычно покорно зашевелилась, неуклюже поочередно оттаскивая блестящие нетронутым лаком двухколесные "типа, да" конструкции. Толстые, они все, обычно, покорные. По крайней мере, те, кто - нелепые. Второй - тощий в красном, "держал фасон", сидя на насесте вершины красно-коричневого забора, - привычно неподвижно и тем вполне сообразно уже своей природе:
- А мы, сколько тут бываем, еще ни разу не видели, чтобы тут кто-то ездил, - вежливая речь, похоже, была единственным допустимым шевелением его "статуса заводилы" в этой маленькой компании. Толстый "ведомый" при этом делал свое дело как мог.
- Редко бываете тут, пацаны, мы здесь каждый день.
Ответное молчание тощего должно было бы выражать согласие, но почему-то оно больше походило на непротивление очевидному превосходству силы, крепко потертых шортов и выцветших маек.
"Не видали они, ... мы тут от морозов мотаемся, ... пижоны, - последнее было отмечено первым подъезжавшим беззлобно и с легкой насмешкой, - Понаехали, дачники, блин".
Настроение вообще было классное, - семь километров полной скорости по знакомым асфальтовым ухабам, ежегодно долбаемым гружеными самосвалами и никогда, испокон веку, не чинимыми никем. "Фронтовые воро'нки". Вытрясут из любой души любую гадость, оставляя внутри только веселье и лихую радость преодоления. А сегодня там, внутри, даже изначально гадости не было. Погода - класс! Отмахали весело! Да по таким-то буеракам! Да по солнышку! Эт-то что-то!
Окончательно снизив скорость до черепашьей в неизбежном ожидании растаскивания преграды, черный боевой байк неспешно взбирался вверх по меж-дачной травянистой колее, прикидывая и соизмеряя предполагаемое время возможного исчезновения образовавшегося препятствия и расстояние, отделявшее его от свободы широкой "гравийки" за оградой. Тормозиться было в лом. Тормозиться вообще всегда - в лом.
Толстый в это время уже взялся за второй в их компании велик, - парадно-белый, с хромом, с яркой подрамной сумочкой и еще с чем-то там, короче, - "велосипед" ("байком" назвать "красоту такую" язык не поворачивался). Ковыляя со своей добычей бочком, как огромный, девяностокилограммовый краб, он пыхтя отволок машинку в сторону, окончательно освобождая путь. Класс! - до калитки как раз оставалось метра два. Всё встык! Довольный рот седока в бандане расплылся в счастливой улыбке свободы:
- Счастливо, пацаны! - и он прибавил скорости.
Толстый смотрел на них сбоку сквозь свои черные "акулы", невольно молча и добродушно задирая вверх двойной подбородок под широкими полями шляпы. Прикольно.
- Доброго дня вам, - вежливо-елейно донеслось сверху, портя всё.
Когда такое произносит какой-нибудь америкос с пластмассой застывшей улыбки "а-ля Карнеги" на восковом от усердия "правильности исполнения обязательного" лице: "Good day!", - то это еще нормально. А чего с них взять-то, с этих толерантно-голубых заморских? Но слышать это в русской деревне ...
От такого "Доброго дня" сразу пахнуло офисным "равно-душком" с привычной для столичного "офисного планктона" каверзой вечного подсиживания всех и вся. Всегда. Этому ж всего шестнадцать! Это же школа еще! Вот, блин.
Тощий сверху смотрел из-под длинного джинсового козырька своей аккуратной фирменной бейсболки "NY" вслед байкам, быстро прибавлявшим газ по щебенке и очень скоро растворившимся за поворотом без следа.
- Не, я понимаю, когда бабы любой перекресток собой перегораживают, любой единственный проход запрудят, - летевший впереди полуобернулся на ходу к нагонявшей его спутнице с прибитым к ее спине, плотно подогнанным ремнями желтым рюкзачком и привычно громко напрягал связки. А иначе на ходу да по щебню фиг что услышишь, - Им по-природе своей торговать собой надо, витрину выставлять, чтоб все внимание обратили, а иначе как? - она только согласно кивнула, спокойно вдавливая крепкие ноги в педали и еще прибавляя скорость, соревнуясь привычно и весело, - Но тут-то! Они ж пацаны! ... - седок в бандане, задумавшись и не снижая скорости, привстал над седлом на очередной зубодродительной "гребенке", одновременно почесал левой рукой пересохший на встречном ветру, обгоревший на солнце нос и, тут же кинув руку обратно на руль, перескочил подвернувшуюся яму, - Хотя, какие они пацаны? Москвичи ...