Ни с чем не сравнимое чувство раннего утра. Его неповторимый запах. Холодок инея и озноб ночной прохлады, постепенно разгоняемые только что вставшим солнцем. Легкие вдыхают свежесть, которая еще не испорчена дневным потоком машин. Затылок приятно припекает, а в тени похрустывает ледок на редких лужицах. Лес разрезан змеей дороги. Изредка проносятся грузовики.
Егор вскинул руку. Старенький довоенный КамАЗ заскрипел тормозами и, оставив полосы на асфальте, остановился.
- До Симферопольской подбросите? - спросил Егор, открыв тяжелую дверь.
- Садись, сынок!
Егор забросил в высоко расположенную кабину свой рюкзак и залез сам. Машина тронулась, удаляясь от лесного мотеля, где осталась та, с которой он провел ночь. Она еще спала, раскидав океан своих светло-русых волос по подушке, и чему-то улыбалась во сне, когда Егор закинул на плечо свои вещи, умещавшиеся в рюкзаке, и вышел из номера. Он шел мимо ее шикарной машины, мимо кафе, в котором они вчера познакомились. Он шел к трассе, змеей разрезавшей лес пополам...
...КамАЗ, даром что старенький, бодро оставлял за собой километровые столбики, приближаясь к Егоровой неведомой цели. Водитель годился Егору в деды и явно был ровесником своего грузовика. У него была копна выбеленных временем волос и шикарная борода. Сеть морщинок покрывало его лицо, которое показалось Егору знакомым.
- Никак в Крым едешь? - спросил дед, посмотрев на внушительный Егоров рюкзак. Он говорил басом с архаичным московским акцентом.
- В Крым? Можно и в Крым, - выплыл из пустоты Егор.
- Отдохнуть решил? Правильно, годы молодые. Это мы старики свое отгуляли... - дед вздохнул и погрузился в свои воспоминания.
Егору было все равно куда ехать, и сейчас он обдумывал идею поездки в Крым. Перед ним проплывали перспективы окунуться в ласковое море, поваляться на песке и понежиться на солнышке.
- В сентябре в Крыму обалденно, - вторил дед мыслям Егора. - Я сам там в первый раз побывал именно в сентябре. Помню, тогда только институт закончил. Одногруппники все разъезжаться начали кто куда. А мы с друзьями решили в Крым рвануть. Летом у всех была стажировка, а сентябрь свободен. Приехали, а там дождь. Ну, мы расстраиваться не стали, сняли дачу, а на следующий день какая погода была! Дождя как ни бывало. Небо чистое и, ты не представляешь - какое, голубое! Я долго еще такого неба не видел. Его глубина настолько поражала... Но тогда мы на такие вещи мало внимания обращали. С самого утра на пляж.
Дед улыбнулся.
- До чего замечательно, сынок, утром окунуться в прохладную воду. Она бодрит, освежает... Вот окунешься так, поплаваешь немного, сна как ни бывало.
Егор ухмыльнулся про себя. Ему прекрасно были знакомы эти ощущения по утрам.
- А знаешь как прекрасно крымское утро в сентябре, - продолжал дед свой монолог. - Ночи уже прохладные, и утро сохраняет ночную свежесть. Мы сняли дачу прямо на берегу и окна выходили на море. Однажды, проснувшись очень рано, я посмотрел в окно. Все вроде бы было на месте..., кроме горизонта. Абсолютно размылась граница между морем и небом. Помнится, там шел полным ходом какой-то сухогруз, так казалось, что он плывет по воздуху. А потом встало солнце. Я к тому моменту уже перебудил всех своих друзей. Они по-началу не понимали, сонные, моего восторга, но когда начало вставать солнце... Мы тогда решили каждый год встречаться в Крыму и смотреть, вот так по утрам, как пунцовый, сначала, диск поднимается из кроваво окрашенного моря, как расцветают прибрежные скалы нежно-розовым цветом, как солнце становится золотым, потом ослепительно желтым, и на него невозможно больше смотреть...
- Ну и как встречались потом?
- Да. Сорок лет собирались все. Я - так вообще туда переехал. Построил дом на берегу, виноградник посадил. Друзья ко мне приезжали. Сначала с женами, потом с детьми, потом... Потом война всех разметала...
Дед замолчал, еще сильнее сжав баранку, и костяшки его крепких пальцев побелели. Егор пожалел, что спросил. Он щелкнул кнопкой стеклоподъемника и закурил. За окном сплошной стеной стоял лес. Мелькали иногда дорожные знаки и встречные грузовики.
- Я сейчас в Тулу, можешь до Тулы ехать со мной, - предложил дед.
- Да, спасибо, - откликнулся Егор.
И снова лес, столбы, машины. Егор уже твердо решил ехать в Крым. Он ничем не был связан. Семьи у него не было, и он всегда путешествовал налегке. Старых друзей он потерял, а новых не заводил, зная как тяжело их терять. Он был один в этом мире, и это его совсем не тяготило. Сейчас он ехал в Крым, через неделю, когда Крым ему надоест, он поедет, например, в Архангельск или в Казань. Он не ставил перед собой цели объездить всю Страну, это получалось само собой. Не ездил он только на Дальний Восток. Хватит с него Дальнего Востока!
- Юрий Владимирович, - протянул вдруг ему руку дед.
- Егор, - подивившись такой странной манере знакомства, пожал Егор его руку.
- Георгий, значит, - констатировал Юрий Владимирович. - Ты, Георгий, передай от меня морю привет. Я, наверное, не увижу его больше. А море я очень люблю. И непросто, как явление природы люблю, а как женщину, скорее. Ведь море - именно женщина, Георгий, и никак иначе! Нежная, ласковая женщина. Ты был на море?
- Да, был, - не покривил душой Егор.
- Разве тебе не казалось, когда ты окунаешь руку в плещущиеся волны, будто твою ладонь ласкают пальцы любимой девушки? Они проникают между твоими пальцами, гладят их, щекочут... А когда ты ныряешь в воду... Сначала она с прохладцем принимает тебя, но вот проходит некоторое время, ты, наплававшись вдоволь, расслабляешься, ложишься на спину и ощущаешь как море обнимает тебя...
Юрий Владимирович так воодушевленно и живописно рассказывал, что Егору показалось на секунду, будто он действительно лежит сейчас на спине, и море качает его на волнах.
- ...А как непредсказуемо и изменчиво море, - продолжал Юрий Владимирович. - Чем не женщина? Как из ласковой и нежной девушки она превращается в сущую фурию.
Юрий Владимирович улыбнулся.
- Вот ты, Георгий, разве не задумывался о том, почему море, еще вчера такое ласковое и приветливое, на следующий день начинает бушевать, гнать валы, одним словом - рвать и метать?
- Нет, - пожал плечами Егор.
- В то же время, я не раз замечал, что штормы подвержены некоторой цикличности...
Егор задумался, начав вспоминать то море, которое знал.
- Нет, Георгий! Море - определенно, женщина, и те, кто родился у моря, это знают. Правда, для них море - это мать, с малых лет нянчившая их и качавшая в своей колыбели. У них даже запах как у нее. Эти мальчишки насквозь пропахли рыбой, солью и водорослями. А с какой легкостью море делится с ними своими богатствами! Мы часто ходили с моим сыном Вовкой, родившимся в Крыму, на рыбалку. Так этот сорванец, пока я ловил первую кефаль, умудрялся наудить пять. А как он охотился на крабов! Маска с трубкой и палка с вилкой на конце - все приспособления. Зайдет на мелководье, лицо в воду опустит и ходит так, да машет своим трезубцем. Махнет - краба в сетку, махнет - краба в сетку... Так за час десятка два налавливал. Да все крупные - маленьких не трогал.
Егор улыбнулся. Он и сам удивлялся, как эти мальчишки за полчаса отлавливают такое количество рыбы или крабов.
- А ты, Егор, не замечал, с какой ревностью местные ребята смотрят на отдыхающих, которые вторгаются в святая-святых их матери, - продолжал Юрий Владимирович. - Вовка однажды подрался даже с каким-то приезжим мальчишкой из-за того, что тот мусор в море выбросил. Да, для кого-то море - мать или любимая, а для кого-то - девка. А сын море любил до безумия. Он просто грезил им...
Голос Юрия Владимировича дрогнул и он замолчал. Егор не возобновлял разговора, но Юрий Владимирович продолжил сам:
- Видишь, как получается. Дом построил, дерево посадил, сына вырастил, а с этой войной все полетело к чертовой бабушке!
Юрий Владимирович тяжело вздохнул.
- Вовка с детства мечтал о море, и еще мечтал стать десантником, как его дед. Так и разрывался между морем и небом. А после школы пошел в морскую пехоту. Сначала по контракту, потом в училище поступил. Стал офицером, и его направили в 57й полк морских пехотинцев. Дослужился до майора, а тут война... Их полк - сразу на фронт. Элитный полк в мясорубку! Эх...
Юрий Владимирович с досадой махнул рукой.
- Все что у меня от него осталось - ордена, да похоронка: Майор Гусев погиб смертью героя.... Да письма еще. Последнее помню: Жив, здоров, сижу в окопе, данайцы напирают...
Воспоминания вспышкой ворвались в мозг Егора. 57й полк. "Черная Акула". Он помнил свою радость и гордость за себя, когда попал с рекрутского пункта именно в этот полк. Как летел на шаттле после учебки во Владивосток, где базировались Акулы. Помнит присягу и поздравления товарищей. Первый разведвыход: их холодной октябрьской ночью высадили из транспорта на мелководье, и они бежали по грудь в ледяной воде, поскальзываясь на камнях, заросших водорослями, и окунаясь с головой в пенящиеся волны.
Помнит учения, когда их заданием было захватить и удержать плацдарм - узкую полоску пляжа, до подхода основных сил. Весь берег простреливался и морпехи один за другим выходили из боя, получив пучок лазера в датчик на груди. Егор остался один, когда подкрепление прибыло. Вот вторая и третья рота уже приближается... Хлоп, его датчик противно запищал и заставил лечь на влажный песок, пахнущий солью и морской капустой.
А потом, получив внеочередное увольнение за успешно проведенную операцию, они весело обсуждали, засев в прибрежном городском кафе и поглядывая на девушек, как Саня забавно хлопнулся на землю, первым словив лазер, а Витек приземлился на острый камень, отчего потом долго не мог сидеть на одном месте. Вспоминали и то, как молодой лейтенантик бегал по рубежу и ругал своих подчиненных, которые не могли никак скинуть в море роту стойких морпехов, и как Дэн метким выстрелом снял его.
Помнит комбата... Он построил их в первый день войны. Строй, вскочивших по тревоге Акул и слова: "Ребята, мы идем в ад!" Их высадили действительно в пекло. Три роты Акул и тысячи данайцев, осаждвших сопку... Высота удержана, слова комбата: Акулы! Родина гордится вами!, и серьезные лица друзей. Они часто встают перед глазами Егора: Саня, Колян, Дэн, Витек, Игорек...
Игорек погиб в следующем же бою. Егор в тысячный раз переживает его заново.
Волна морпехов.
- Полундра-а! - разносится над берегом.
Егор бежит в первом ряду. Ужас врага, адреналин, пульсирующий в венах, и смерть, пролетающая мимо уха с противным свистом и разрывающаяся в голове у Игорька, бегущего сзади...
Дэн погиб глупо: миной его разорвало на куски. Саперы расчистили им проход через минное поле. Дэн шел замыкающим. Ему надо было просто идти по следам впереди идущих. Все шло замечательно, пока Дэн не споткнулся и не сделал неверный шаг. Вспышка с тыла, и все отделение лежит, вжимаясь лицом в липкую грязь. Над головой жужжат осколки, шлепаются рядом, и куски Дэна, брызгая кровью, разлетаются в разные стороны. Сразу застучал пулемет, нащупывая Акул, и им пришлось отходить...
Однажды их полк находился в каком-то поселке. Поселок этот ракетами разнесли в пух и прах. Осталась лишь полуразрушенная водонапорная башня, как нарывающий зуб торчащая на фоне битого кирпича. Именно на ней и засел снайпер. Куда смотрели эти растяпы из караульной роты?! Снайпер лупил метко и не давал даже высунуть носа из укрытия. Тут Саня попросил прикрыть его, и все начали стрелять на вспышку, а он пополз по открытой площади к башне. Снайпер сменил позицию, и кто-то из Акул упал, но Саня уже скрылся внутри. Через минуту раздался выстрел, и все стихло... Из башни появился Санек, сотрясая трофейным винтарем с лазерным прицелом.
Тем же вечером он погиб во время обстрела.
- ...Эй, Егор, ты что? - тряс его за плечо Юрий Владимирович. - Парень, что с тобой?
- ...А? Что? - встрепенулся Егор.
- Я говорю, подожди меня. Я быстро.
Машина стояла на заправке и вокруг суетились роботы, меняя масло и протирая лобовое стекло. Юрий Владимирович удалялся в сторону придорожного кафе. Егор открыл дверь и спрыгнул на землю, размять затекшие ноги. Он вдохнул сладковатый запах газа, отошел к месту для курения и достал сигарету. Какая-то девушка приветливо ему улыбнулась, но Егор не был настроен на знакомства. Вскоре из кафе вышел дед, и Егор пошел к машине.
- На-ка, поешь, - сказал Юрий Владимирович, забравшись в кабину и протягивая Егору пакет с едой и стаканчик кофе.
Егор поблагодарил его и достал из пакета блинчик с мясом. Блинчик был сочным, и приятно таял на языке...
...Когда они попали в окружение, на обожженной земле уже лежал снег. Они мерзли в землянке, пытаясь согреть руки над небольшой буржуйкой. Сырые дрова никак не хотели загораться, и от них было больше дыма, чем тепла. Это были редкие минуты затишья, когда данайцы не атаковали, а авиация не появлялась, и бомбы не сотрясали землю, посыпая мерзлым грунтом и осколками. Егор помнил, как они делили последний паек - банку тушенки и буханку хлеба на целый взвод, и как приятно было держать, не разжевывая, во рту тот маленький кусочек хлеба, который достался ему.
На закате комбат собрал всех и сказал, что ночью они будут прорываться. Егор отчетливо видел сейчас его лицо, сосредоточенное, серьезное, и усталый взгляд. Да он похож на отца...
...Как только стемнело, они пошли в атаку. Не было привычной "Полундры". Молчание нарушали лишь вскрики раненых, тонувшие в шуме выстрелов. Комбат вел их в бой. Он бежал впереди, не кланяясь пулям и разрывам. Акулы бежали за ним, настигая, обгоняя, натыкаясь на смерть. Из кольца вырвалась треть Акул вместе с комбатом. Егора вытащил из боя Колян. Витек с пробитой грудью остался там, в красном снегу на поругание воронам.
Через неделю полк доукомплектовали и снова бросили в ад. А Егор до весны валялся в госпитале
В марте он встал в строй. Коляна тоже убили, и Егора окружали совершенно незнакомые лица. За зиму из старой гвардии не осталось никого, кроме Егора и комбата. И комбат стал Егору самым родным человеком на земле...
И снова бой! Батальон удерживает очередную сопку. Данайцы все лезут и лезут. Они надвигаются, попирая свои трупы, падают под кинжальным огнем. Кажется, что их целый миллион, а артиллерия замолчала. Данайцев слишком много. Комбат приказывает отступать, батальон отходит, в горячке боя не замечая, что "Батя", как они называли его между собой, остался там. Строчит его пулемет, прикрывая ребят, пятящихся с сопки, и несутся в эфир слова:
- Чайка, Чайка, я Море. Вызываю огонь на себя. Чайка, Чайка, я Море...
А Акулы отходят, падают один за другим, вот упал и Егор. Его оглушает взрывом, и он не чувствует свою руку. Только лежит на спине и смотрит в небо. Через копоть пробивается солнце, а в просветах виден голубой бездонный океан. Тень падает на его лицо, и Егор видит самолеты, пролетающие и накрывающие сопку, где остался комбат.
Слишком много смерти, - думает Егор. - Слишком много смерти...
Натиск врагов сразу стих. Ракеты достигли цели, которую им наметил комбат.
Егор очнулся в госпитале. Правая рука заканчивалась чуть ниже локтя, и была заклеена какой-то массой. Вскоре его отправили в Москву, в госпиталь имени Бурденко. Там ему пришили новую руку и комиссовали. Война закончилась и Егор начал новую жизнь.
Он старался не оставаться подолгу на одном месте. Ездил по стране и искал смысл жизни. Побывал во многих городах, говорил там с людьми и никак не мог понять их простого человеческого счастья, - слишком просто было его поломать, скомкать и втоптать в грязь.
Его мысли часто возвращались к комбату. Тогда Егор представлял, как встретится с его родителями. Он всегда знал, какие слова скажет им.
А сейчас Егор сидел рядом с отцом комбата, и будто сам Батя, правда, очень постаревший, только недавно размышлял о море, а сейчас молча следил уставшими глазами за дорогой. Все слова были пусты и бессмысленны, и Егор не знал, что сказать...
- Ну ладно, сынок, мне здесь налево, а тебе прямо, - Юрий Владимирович остановил машину на развилке. - Морю привет передай!
- Спасибо, Батя, - только и сказал Егор, спрыгнул на обочину и пошел навстречу морю, которое так любил их комбат.